Физик с Драновки
Годков в десять Наум стал зарабатывать. Через пару лет отец сказал: «Хватит лазить по чужим садам. Теперь будешь их сторожить». Наума отвезли в Кирилловку, где он до самой осени гонял птиц, норовивших склевать чужой урожай. Ну а когда похолодало, его пристроили, наконец, к настоящей работе.
Подросток оказался подсобником на винном складе по ул. Торговой (ныне Дзержинского). Носил, грузил, переливал, вытирал, открывал, запирал... И так 14-16 часов в сутки. За это платили пять рублей. Правда, не в сутки, а в месяц, но и то неплохо. А еще здесь кормили и позволяли ночевать на сундуке в коридоре. «Роста я небольшого, - вспоминал Рейнов через много лет, - но сундук оказался еще короче меня, так что спать приходилось свернувшись. Но я засыпал сразу, едва дойдя до места».
На складе стояли сотни огромных сорокаведерных бочек. Хозяин, богатый купец, всюду рекламировал вино «с собственных виноградников». На самом деле он закупал в Крыму и Бессарабии дешевое молодое вино, и уже в Мелитополе его доводили до «кондиции».
Из каждой бочки литров двадцать отливали и пускали в продажу. Недорогое вино (в народе его называли бражкой) шло на ура. Еще бы - от полутора рублей ведро! Брали на свадьбы, поминки, дни рождения и просто так. Ну а потом в бочки, обычно по ночам, доливали воду прямо из водопровода, досыпали сахара и разливали по бутылкам. Там, где сахара поменьше, - клеили этикетку «Рислинг», где побольше да с отваром подсолнуха (для цвета) - получался «Кагор». Шли навстречу и ценителям марочных вин: спирт и пахучие эссенции превращали «бражку» в «Портвейн», «Мадеру» и т. д. После всех манипуляций получался напиток ценой до двух рублей за бутылку. (В общем, обман покупателя родился не сегодня.)
Но однажды летней ночью 1910 г. на складе начался пожар. Сгорели склад, магазин, а заодно и дом самого Альтмана, и флигель во дворе. Но, как известно, богачам кризис не помеха. Купец получил страховку, быстро все отстроил, а дом решил делать по новой моде - с водяным отоплением и электричеством. В Мелитополе таких мастеров не нашлось, выписали из Екатеринослава (Днепропетровска).
«Работа водопроводчиков меня страшно заинтересовала, - рассказывал потом Наум Моисеевич. - Я и сам не заметил, как постиг премудрости водопроводного дела. А у электромонтеров научился делать проводку».
«Слышь, парень, - сказали ему мастера, - чему ты тут научишься? Выпивать да людей дурить. А у тебя к железу способности. Езжай в Одессу, в ремесленную школу». Наум загорелся и стал донимать отца: «Отпусти!» Но где взять немалые деньги - 40 рублей - для оплаты за учебу? Приодевшись, отец отправился в местное «Общество пособия бедным евреям Мелитополя». Деньги дали. Альтман написал рекомендательное письмо («Рейнов Наум Моисеевич, 1897 г. рождения, поведения примерного...»). И поехал подросток в город белых акаций.
Оказалось, жить в большом городе не только интересно, но и очень дорого. Хорошо, что родители выхлопотали ему пять рублей ежемесячного пособия. Теперь он мог платить за ночлег и пропитание. Без шоколада, правда, но с голоду не умирал. А потом нашел подработку. Занятия занимали четыре часа в классах, потом еще четыре - в мастерских. В итоге выходил 14-часовой рабочий день. Но в юности и сил, и часов в сутках намного больше.
В школе мастера заметили: этот мелитопольский парнишка удивительно настырный, начнет - не бросит, пока все не получится. И голова, и руки у него оказались на месте. Освоил слесарное, токарное, кузнечное дело. Вскоре ему уже поручали несложные, но платные заказы серьезных клиентов.
В свои первые летние каникулы Наум приехал в Мелитополь. Конечно, хотелось шикануть, но… Пошел на завод, лето провел в цеху, зато заработал на учебу. Так и доучился.
С дипломом его охотно приняли на чугунолитейный и машиностроительный завод И. Д. Зафермана. Здесь делали двигатели, работавшие на нефти. Их охотно покупали помещики - для молотьбы, водокачек, мельниц, освещения. Наум стал механиком-монтером. А однажды образованный слесарь Рейнов предложил применить электродрель. Этот инструмент был тогда в новинку. Попробовали, и получилось! Наума зауважали. «А не послать ли нам его поучиться на большой завод?» - подумало совсем не глупое начальство. Сам хозяин написал рекомендацию, и вот...
На питерском заводе, куда он попал, Наум впервые увидел сварку металла. Трудилась в основном молодежь, вместе работали, вместе ходили на танцы, каток, в театр. Ну и на демонстрации, митинги, стычки с полицией... Наум обзавелся собственным «кольтом», научился стрелять. Тут и выстрел с «Авроры» подоспел.
Революцию Рейнов встретил с восторгом. Правда, его завод остановился, работы не найти, в городе голодно и холодно. Родители, напуганные слухами, звали домой, и он вернулся в Мелитополь, на свой завод, женился. Но вскоре «вихри враждебные» донеслись и сюда. И вот уже доброволец Рейнов шагает в рядах 1-го Мелитопольского коммунистического батальона.
С винтовкой он расстался в Крыму. Война была позади. При-ехала жена с новорожденным сыном. Жилось тяжко, перебрались на Кавказ. «Незадолго до этого, - вспоминал Рейнов, - мы с женой перенесли сыпной тиф и еле держались на ногах, а уж бедны были как церковные мыши. Все наше имущество помещалось в одном вещевом мешке».
Наум вытачивал ключи, ремонтировал моторы, много читал, что-то изобретал. Детей уже стало двое. Жизнь налаживалась, но... Воспоминания о Питере бередили душу. Хотелось чего-то другого, большего. Короче, сели они в поезд, который помчал их к новой жизни.
В поисках работы Рейнов оказался в мастерской Ленинградского физико-технического института. Здесь ему предстояло делать приборы и инструменты для ученых. Это вам не конвейер, тут штучная работа, думать надо.
Слухи о новичке быстро разнеслись по этажам. Он выполнял заказы, схватывал идеи на лету, без чертежей и эскизов, ему можно было объяснить на пальцах, что нужно. По заграничным образцам мастерил приборы не хуже импортных, и институт экономил драгоценную валюту. Среди молодых ученых, с кем он в те годы подружился, были будущие академики и профессора, герои и лауреаты, цвет советской физики.
Однажды директор института задержался в его мастерской. «Знаете, Наум Моисеевич, вам нужно учиться». Учиться? Конечно, знаний, бывает, не хватает. Но... 32 года от роду, семья, приличная зарплата. Какая там учеба! А директор настаивал и убеждал: «Таких, как вы, немало. Мы сделаем рабочую аспирантуру. Все наши ученые вам помогут».
Семь лет Наум Рейнов грыз «гранит науки». Большинство аспирантов не выдерживали. Нашему земляку тоже не раз хотелось бросить эту затею. Но характер и друзья не позволяли: «Давай, давай!» И вот, наконец, он получил диплом политехнического института. Статьи вчерашнего токаря-самоучки стали публиковать серьезные научные журналы, а изобретения внедрять на заводах всей страны. Но тут грянула война...
Институт эвакуировали в Казань. Бывший красногвардеец Рейнов сказал: «Я остаюсь». В окруженном городе он разрабатывал кабели для первых советских радиолокаторов, взрыватели авиабомб. И еще придумал прогибограф. За этим забавным названием скрывалась серьезная проблема. Зимой заблокированный Ленинград соединяла с Большой землей Дорога жизни по льду Ладожского озера. Иногда машины, идущие по ней, проваливались под лед, часто - сами по себе, без всяких обстрелов и бомбежек. Причем тяжелые машины, груженные оборудованием, продуктами, проваливались реже, чем более легкие, с людьми. Загадка! Чтобы ее решить, позвали ученых. Наум Моисеевич сконструировал прибор, который замерял колебания льда, - тот самый прогибограф. Сколько жизней было спасено! В осажденном городе в августе 43-го Наум Моисеевич Рейнов защитил диссертацию и стал кандидатом, а потом и доктором физико-математических наук.
После войны его привлекли к работе по «атомному проекту», потом он строил исследовательский ядерный центр под Ленинградом, стал коллегой всемирно известных ученых - Капицы, Курчатова и других. Заядлый автолюбитель, он на собственной «Победе» объездил полстраны. Не раз бывал в Крыму. Интересно, что вспоминал он, проезжая через город, где прошло его детство?
Использованы материалы Мелитопольского городского краеведческого музея.